До последних лет я не знала, что есть вот эта “женственность” (в кавычках, потому как смысл слова до сих пор от меня ускользает), пишет Gazeta.ru.

“Эй, мальчик!” — обращались ко мне в детстве.

Меня воспитывал отец, я хотела быть на него похожей. Джинсы, кроссовки, футболки — такой у меня был стиль. Однажды старшая сестра купила мне платья — и я два часа рыдала и упиралась, отказываясь их даже примерить. (Справедливости ради — платья были жуткие. В рюшечках и кармашках, с вышивкой на груди. Так-то платья я иногда носила.)

В тринадцать я мгновенно из мальчика превратилась в сочную еврейскую девушку и даже наконец отрастила волосы. Но все равно — джинсы, кроссовки, ветровки.

В шестнадцать попытки надеть женственную одежду и накрасить лицо обернулись провалом. Я не умела даже пользоваться лаком для волос, не говоря уже о туши для ресниц.

Лет до тридцати я не носила юбки. У меня даже была парочка, но они висели в шкафу, так как я не умела в них жить.

И, понимаете, без всякой “женственности” моя жизнь была прекрасна. Я нравилась мужчинам. Я нравилась женщинам. А чем большему количеству людей ты нравишься, тем тебе веселее.
Я брила голову, ходила в солдатских ботинках, у меня не было, кроме джинсов, другой одежды. И у меня никогда не было никаких комплексов на тему моей сексуальности. Мне и в голову не приходило, что юбки, рюшки, локоны и прочее — это нечто, с помощью чего женщины привлекают мужчин.

А потом вдруг появился один любовник, который стал как-то упрямо доказывать, что я похожа на мальчика, и подчеркивать, что я не его тип и что я неженственная.

“Похожа на мальчика” в моем варианте вроде даже комплимент, но как я, в тридцать пять, с моим еврейским тухесом могла быть похожа на мальчика — вопрос.

Потом я долго думала и поняла, что общество, которое 1) настаивает на том, что “женственность” — это обязательно и что 2) без “женственности” — ты ничтожество, — это общество слабых мужчин.

Вопрос не в рюшечках и локонах, а в символах, с помощью которых женщина сообщает мужчине, что она — слабая. Что он — главный. Что она готова к подчинению.

Где-то там, в параллельном от меня мире, общество выработало эту систему тайных знаков, которая оказалась для меня такой же новой и непонятной, как еврейский алфавит.

Я не сразу догадалась, что “женственность” — это проявление мизогинии, ненависти к женщинам.

С помощью этого размытого понятия мужчины пытаются женщину обидеть. Поставить на место. Ага, ты тут такая умная типа, но, ахаха, неженственная! Другими словами — тебя никто не хочет. Еще другими словами — тебя никто не… тут нецензурный глагол.

Это партизанская работа последних из шовинистов. Они из своих окопов времен Первой мировой стреляют по современным женщинам единственным оружием, которое у них осталось, — пытаются убедить нас в том, что мы их не возбуждаем.

“А ты, оказывается, такая женственная…” — пробормотал один знакомый, с которым мы по делу встречались в кафе.

Женственность была основана на легком похмелье, вызвавшем томность и плавность, и на романтическом платье одной знакомой, модельера, которое я надела, чтобы ее немного разрекламировать.
Знаете, он так это сказал, как будто обычно я голодный крокодил. Поэтому я и подумала злобно, что, даже если бы я была в костюме химзащиты и с засохшей рвотой в волосах, он бы все равно не отказался со мной переспать. Готов был бы прямо тут, хоть в туалете, хоть в машине.

Потому что я-то знаю: неважно, что на мне одето. Я все равно сексуальна. То есть, конечно, я люблю наряжаться, и уже люблю платья, юбки, мода кружится и вертится, я взрослею и учусь, и да, важно, что на мне одето, но не в этом смысле. Не в смысле “женственности”.

Этот знакомый привык читать мои тексты, ему казалось, что если женщина пишет о феминизме, о гендерном равенстве, то она не может просто быть привлекательной.

А он, с его-то лысиной, бабьими щечками, животиком и пухлыми сиськами, — может. “Ты тоже женственный”, — хотела я ответить, но передумала, потому что мне просто было лень даже над ним подшучивать.

Я из тех “тщеславных шлюх” (vanity whores), которые пилят и пилят свои фото в фейсбуке и инстаграме. Цель — чтобы все восхитились моей красивой одеждой, моим прекрасным вкусом, и еще я так продвигаю одежду моих приятелей-дизайнеров.

Поэтому мнения людей о том, что есть “женственно”, а что — нет, могу собрать уже в статистическом объеме.

Всегда найдутся мужчины, которые с особой, нарочитой беспардонностью скажут тебе, что ты напялила мешок и что все феминистки — бесполые и несексуальные дуры, а модельеры, которые такое делают, — тоже феминистки и тоже уроды. А женщины — женщины всегда думают, что стильная одежда — для худых.

Эти мужчины, они намекают, что одежда должна показывать грудь, ноги, задницу. Для их мужской радости. Если честно, я не против и такой одежды. Почему нет? Если мне так хорошо, если мне так хочется. Но не для того, чтобы сделать маленький порнографический подарок каким-то дядям, чье возбуждение мне нужно чуть менее, чем вши.

И точно не для того, чтобы эти закоренелые патриархалы ощутили, что властны над разумом женщин, что подчиняют нас себе и могут диктовать, в каком виде, в какой одежде мы сексуальны.

Это смешно. Уже хотя бы потому, что любой мужчина будет безмерно счастлив, если приятная женщина, хоть радикальная феминистка, хоть тренер по дзюдо, хоть майор, снизойдет до того, чтобы заняться с ним любовью. Вот только предложи.

И лишь из страха, что женщины, которым не нужны деньги и защита, не будут заниматься с ними сексом (или будут делать это с более красивыми, веселыми и нежными мужчинами), такие персонажи вбрасывают свои рассуждения о женственности и мечтают о том, чтобы женщина, натягивая утром трусы, думала лишь об одном — как бы выглядеть таким образом, чтобы каждый мужчина понял: он господин, он повелитель, от него зависит ее жизнь, ее женское счастье.

Они думают, что их слова еще что-то значат. Но нет, это лишь тихий ропот проигравших.

Поделиться
Комментарии